Заговор красных генералов - Страница 67

При движении отдыхали урывками, ели то, что успевали сорвать с осенних ягодных кустов. Костер не разводили и не охотились, боясь оставить любые следы. Время поджимало. По большой дуге они приближались к точке встречи, до которой оставалось еще двадцать километров.

Посмотрев на часы, Горе скомандовал:

— Тронулись.

Пробежав два километра по шагомеру, командир пятерки приказал перейти на шаг и идти километр для отдыха. Потом опять два бегом и один шагом. Так они экономили силы и время, оставаясь практически постоянно в движении. Монотонность хода настраивала на воспоминания.

Три недели назад их всех внезапно переправили на полигон, отозвав с центральной базы и из казарм, в которых они располагались рядом с ротой ОСНАЗ. Приказав прибывшим отдыхать и делая вид, что не замечает их вопросительных взглядов, командир взвода оставил озадаченных курсантов гадать о происходящем. На утро они, приученные к тому, что подъем на полигоне обычно начинается с влетающей в палатку дымовой шашки или ослабленной шок-гранаты, заслышав натренированными ушами знакомые шаги и ожидая очередной каверзы, встретили лейтенанта с автоматами на изготовку. Но вошедший в палатку Фарада, одетый в невиданную доселе курсантами темно-голубую форму с золотистыми погонами, просто и как-то очень по-домашнему тихо сказал:

— Через час, после завтрака, в полном боевом на общее построение. Горе — старший.

И усмехнувшись вышел. Не привыкшие к такому обращению курсанты напряглись. Спокойный голос лейтенанта мог означать только какую-то особо изощренную пакость, на которые он был мастак.

В назначенное время они, бросая короткие, настороженные взгляды по сторонам и готовые, немедленно включив «хамелеоны», ринуться выполнять очередной, требующий запредельных усилий приказ, стояли в общем построении. Но к всеобщему изумлению такого приказа не последовало. На плацу их терпеливо ожидали Егоров со стоявшей как всегда за спиной Ноей, Нога и инструкторы. Подполковник и командиры взводов были одеты в такую же странную форму, какую курсанты сегодня увидели на Фараде, но почему-то без головных уборов. За ними стояли длинные столы, на которых лежали небольшие кожаные чемоданчики и, непонятно к чему, темно-фиолетовые береты. Происходило нечто необычное. Ногинский переглянулся с Егоровым, вышел вперед и скомандовал:

— Отряд, смирно!!!

Двести двадцать человек закаменели. Оглядев всех тяжелым взглядом, подполковник внезапно улыбнулся:

— Вольно.

Ага, знали они такое «вольно». Спасибо, плавали. Себе дороже. Эта коронная улыбочка могла провести кого угодно, только не этих бойцов. Нога всегда довольно чудно трактовал команду «вольно».

Психолог помолчал несколько мгновений, всматриваясь в каждого. Коллективный организм строя, затаив дыхание, угрюмо-взвинченно ждал. Состояние боевого куража, привитое долгими тренировками и «промывкой», делало ответный взгляд двухсот двадцати пар глаз вызывающим. Мол, не томи, командир, давай приказывай, а мы тебе докажем, что ты не зря нас называешь головорезами. Ох, не зря! Даже ты не догадываешься, на что мы способны! Да нам море по колено, да нам любой приказ выполнить, как два пальца…!!!

Подполковник почему-то вздохнул и тихо начал:

— Докладываю. Вы все полностью прошли курс подготовки и сдали экзамены, о которых вам не сообщали.

Вот такого начала никто из них не ожидал. Свое крайнее волнение и недоумение строй выразил тем, что действительно встал по стойке «вольно». А командир так же тихо продолжил:

— Сегодня для вас знаменательный день. Я с вашими инструкторами называю его «днем возврата имени». С этой минуты, уважая ваше достоинство, ваши способности, вашу волю, умение добиваться выполнения поставленных задач, ваши человеческие и бойцовские качества, мы возвращаем вам ваши имена. Примите мои поздравления, господа.

На плацу перед ангарами было так тихо, что было слышно, как поют птицы в окружающем лагерь лесу. Серьезность момента проняла всех. Они давно сжились со своими кличками и почти не вспоминали, что их когда-то звали по имени-отчеству. Это было очень давно, в какой-то очень далекой и, наверно, не в этой жизни…

Немного помолчав, глядя в это мгновенье вроде как в себя и явно что-то вспоминая, подполковник продолжил:

— Там, в нашем мире, откуда мы пришли, мы все принадлежали к боевому ордену. К элите этого ордена. Это было братство по оружию, и члены этого братства, когда их предала даже страна, за которую они воевали, умирали в бою со словами: «За боевой орден». Потому что СВОИ не предают. Тот боевой орден оставался единственным якорем нравственности для нас, убитых и выживших в том мраке предательства и лицемерия, который опустился после развала нашего государства.

Нога замолчал. Молчал и строй, ощущая слова командира, идущие из самой глубины его души. Молчал, ощетинившись, сочувствуя тем неизвестным бойцам, преданным и оболганным.

Подполковник ясными глазами оглядел серьезные лица:

— Нет и не было выше доверия, чем доверие товарищей по оружию. Мы, прибывшие с Андреем Егоровичем, решили здесь создать такой боевой орден и считаем, что вы достойны быть его членами.

Взволнованный гул пронесся по строю. Эти слова были теми, которых давно требовали их сердца. И командир произнес то, чего они давно подспудно желали…

Терпеливо подождав, пока все утихнут, Ногинский тихо продолжил:

— Мы никого не неволим. Выбор за вами. Если кто-то считает, что такой орден ему не нужен, пусть выйдет из строя. Даю личное слово — с этим человеком ничего не произойдет. Он даже будет обеспечен до конца жизни, но забудет, что он когда-то с нами встречался. На раздумья пять минут. Это ваш последний шанс. Выход из ордена будет только через кладбище. Время пошло.