— Кто был инициатором создания организации? Кто состоит в заговоре? Структура? Имена? Говори, падла!!
Из последних сил, все еще надеясь на чудо, Молчанов хрипел в ответ:
— Это ошибка, это ошибка…
В ответ палач опять замахивался шлангом, и для начальника секретно-политического отдела оставалась только боль, и ничего, кроме боли.
В себя он пришел от потока холодной воды, выплеснутой прямо в лицо. Молчанов помотал головой и обнаружил себя голым, сидящим на металлическом табурете, со скованными за спиной руками. Рядом с ним, так же скованные, сидели Гай и Кондратьев. Напротив них, за столом, вальяжно развалясь на стуле, разместился Менжинский и внимательно вглядывался в своих подчиненных.
Молчанов потряс головой, заставляя себя сосредоточиться. Во рту что-то мешало. Чекист провел языком по нёбу и, выплюнув два выбитых зуба, прохрипел:
— Это какая-то ошибка, товарищ председатель. Трагическая ошибка.
Менжинский обвел троих взглядом:
— Все так считают?
Сплевывая кровь, начальник особого отдела тоже прохрипел:
— Это действительно ошибка.
Проговорив это, он закашлялся, и его стошнило кровью.
Командир ОДОН, похоже, еще не пришел в себя и просто старался не упасть с табурета от боли. Судя по всему, у него были выбиты оба плеча.
Председатель ОГПУ хищно улыбнулся:
— Ах, ошибка… Но вот незадача какая, граждане подозреваемые. В течение трех недель никто из вас ничего не сделал. При всей той власти, которой вы обладаете. Никаких следов, никаких зацепок. Никто не пойман. Ни один из террористов даже не уничтожен. Ты бы какие выводы сделал, а, Георгий Андреевич, будь ты на моем месте?
Менжинский уставился тяжелым взглядом прямо в глаза Молчанову. Тот, понимая, что председатель ОГПУ задает вопросы, ответ на которые, в их системе может быть только один, опустил голову. Начальник особого отдела и командир ОДОН тоже молчали. Отвечать было нечего.
Менжинский брезгливо бросил:
— Чего молчите, …ля?? Где доказательства того, что происходящее сейчас с вами — трагическая ошибка, как вы говорите? У вас есть факты, подтверждающие вашу правоту? Или тут, рядом, в камерах сидят исполнители и заказчики терактов, которых вы поймали?
Председатель ОГПУ повысил голос:
— Продолжаете молчать? Ну, ну… Ладно, можно сказать, что с вами и не начинали работать. Думаю, после спецдопроса вы запоете. Даю вам последний шанс. Отвечать быстро. Где, когда, при каких обстоятельствах вы вступили в преступный сговор? Кто был инициатором сговора? Связи с исполнителями, структура организации, пароли, имена, явки? За сколько сребреников продали страну, суки? Ну?!!
Менжинский уставился давящим взглядом прямо в глаза Молчанову. У того тоскливо стукнуло сердце. Чекист понимал, что после особых методов допроса он отсюда прежним не выйдет. От него останется только его пустая оболочка. И через минуту он превратится из Молчанова, целой вселенной со своими надеждами, мыслями и желаниями, в просто воющий от боли кусок мяса, который будет говорить любые слова, лишь бы на мгновение прекратить боль. Все, что было перед этим, все это избиение, было лишь прелюдией, невинной разминкой.
Начальник секретно-политического отдела обреченно вздохнул и попрощался сам с собой. В камере повисло тягостное, безнадежное молчание.
Менжинский повернулся к Серебрянскому:
— У вас все готово?
— Так точно.
— Давайте команду своим людям.
Внезапно из-за спин задержанных послышался голос начальника ИНО:
— Может, им дать почитать копии донесений «Иванова» и «Фермерши», Вячеслав Рудольфович?
Председатель ОГПУ, продолжая рассматривать арестованных, непонятно усмехнулся:
— Ты думаешь?
Послышались шаги, и появившийся в поле зрения Артузов, подвинув себе свободный стул, сел напротив допрашиваемых:
— Советские ученые утверждают, что чтение развивает способность быстро соображать и расширяет кругозор. Да и вообще очень полезное занятие в любом возрасте.
Менжинский с деланным сомнением взглянул на начальника разведки и показал пальцем на избитых чекистов:
— Ты считаешь, что оно пойдет на пользу их умственным способностям?
Начальник ИНО вздохнул:
— Учиться никогда не поздно.
Помолчав в ответ несколько секунд, председатель небрежно произнес:
— Ну, тогда дай. И еще копии его рапортов, — он показал подбородком на Молчанова, — по «Седому» тоже дай. Только вначале пусть их в порядок приведут.
Проговорив последние слова, Менжинский встал и начал неторопливо прохаживаться по камере.
С них сняли наручники, а Эйтингон профессиональным движением часто повторяющего одну и ту же процедуру человека быстро вправил оба плеча Кондратьеву.
Кто-то подошел к Молчанову сбоку, и он почувствовал, как в плечо кольнуло. Серебрянский протянул начальнику секретно-политического отдела таблетку и почти участливо произнес:
— На, вот, положи ее под язык. Только не глотай. И не ешь потом сутки сахар, а то загнешься.
Через несколько мгновений Молчанов почувствовал, что боль отступила и голова способна соображать.
Поняв, что они пришли в себя, Артузов поднялся из-за стола и бросил каждому на колени по тонкой папке:
— Читайте.
Ничего не понимающие арестованные трясущимися руками перевернули первую страницу. Это была передышка. Передышка перед дорогой в ад.
Председатель ОГПУ продолжал молча вышагивать из одного конца камеры в другой, терпеливо ожидая, пока его подчиненные не ознакомятся с документами. Когда он через некоторое время повернулся к ним, на него смотрели глаза совершенно других людей. Людей, нашедших дорогу назад из преисподней и решивших никогда в нее больше не возвращаться. Любыми способами. Это были глаза людей, быстро все понявших и принявших для себя определенное решение. И еще, как ни странно, в их взгляде была благодарность.